Настоятели собора Св. Людовика в Москве

1917—1950

В 1789 году императрица Екатерина II издала указ, по которому проживающим в Москве французам разрешалось организовать римско-католический приход. Учрежденный приход стал носить имя Св. Людовика Французского, а 1б марта 1812 года архиепископ Могилевский освятил храм Св. Людовика Французского на Малой Лубянке. Пасторская служба его настоятелей определялась российскими законами, принятыми в отношении Католической Церкви, богослужения проводили католические священники французского происхождения. Итак, более ста лет храм Св. Людовика был для верующих-французов, проживающих в России, духовным центром.

С приходом к власти большевиков и провозглашением декрета «Об отделении церкви от государства» у причта католического храма возникли сложности, ведь и настоятель о. Иосиф ВИДАЛЬ, и двадцатка приходской общины были иностранцами, сотрудниками французского посольства. Именно тогда председателем двадцатки приходской общины и заведующей собором была назначена Алиса Бенедиктовна ОТТ, француженка, получившая после замужества российское подданство. В результате этого назначения удалось решить многие проблемы. Когда началась гражданская война и французское посольство покинуло Россию, деньги и продукты, отправляемые оставшимся в России соотечественникам, раздавала именно мадам ОТТ.

В 1921 году о. Иосиф ВИДАЛЬ был арестован и после трехмесячного тюремного заключения выслан из России. Храм остался без священника, и мадам ОТТ приглашала для совершения воскресных и праздничных богослужений ксендзов из польских храмов.

Антицерковная политика большевиков все более ужесточалась, катастрофически ухудшалось положение и Католической Церкви в России. А с высылкой из страны в 1924 году архиепископа Яна ЦЕПЛЯКА почти двухмиллионная

82

католическая паства осталась без духовного руководства. Советское правительство не давало разрешения на въезд в страну нового епископа, пока Ватикан официально не признает Россию. Все попытки Папы Римского договориться с большевиками кончались провалом. И тогда в Ватикане рождается план восстановления католической иерархии в России через тайное посвящение в сан епископа уже служащего в стране католического священника. Осуществление этого плана было связано с храмом Св. Людовика в Москве, в случае благоприятного исхода решался вопрос назначения в храм и нового настоятеля.

Когда по окончании гражданской войны французское посольство вернулось в Москву, по договоренности с Ватиканом оно взяло храм Св. Людовика под свое покровительство. 9 марта 1926 года посол Франции в Москве был информирован о том, что Ватикан хотел бы иметь в России французского епископа при условии, что посвящение в сан священника-француза будет проведено тайно в соборе Св. Людовика. Посвящаемым был избран о. Эжен НЕВЕ, настоятель французского прихода в Макеевке Донецкой области.

О. Эжен НЕВЕ прибыл в Россию в 1906 году с горячим желанием служить Богу именно здесь. Перед отъездом из Франции он писал своему наставнику о. КЕНАРУ:

«Р — заглавная начальная буква страны, где нужно будет трудиться ради царства Божия, заставляет биться мое сердце»[1].

Двенадцать лет служил о. Эжен НЕВЕ в приходе общины французских рабочих в Макеевке и снискал искреннюю любовь своей паствы. Когда с началом гражданской войны французская колония покинула Россию, он продолжил священническую службу для остальных прихожан, теперь уже на русском языке. Ему всегда были непонятны порядки в России, при которых «в католических церквах этой страны проповеди совершаются на разных языках: немецком, польском, итальянском, литовском и т. д., но только не на русском. Это удивительно»[2].

После установления советской власти он, видевший все ужасы гражданской войны, бесконечную смену властей, террор и насилие, приходит к убеждению, что только дипломатическое признание большевиков Ватиканом даст шанс Католической Церкви выжить в России. К этому он призывает Ватикан, убеждая в своих посланиях ускорить переговоры.

В 1921 году о. Эжен знакомится со священником русских католиков о. Потапием ЕМЕЛЬЯНОВЫМ, чей переход в католичество был вдохновлен экзархом о. Леонидом ФЕДОРОВЫМ. Они подружились, стали переписываться. Именно о. Потапию стал поверять

83

в письмах свои тревоги и размышления о судьбе русского народа о. Эжен:

«Что превосходит мое понимание — это непоколебимое терпение и покорность народа <...> За столько страданий воздастся, не может быть, чтобы Господь позволил вынести такие тяжкие испытания без очень милосердной цели»[3].

От о. Потапия весной 1923 года о. Эжен узнает об аресте экзарха о. Леонида ФЕДОРОВА, о сложном положении верующих, желающих принять католическую веру с сохранением православных традиций, но не имеющих духовных наставников. Об этом он сообщает митрополиту Андрею ШЕПТИЦКОМУ, и тот 10 мая 1923 года передает о. Эжену широкие полномочия при обращении верующих в католическую веру, что и было оформлено соответствующим документом:

«Мы также приказываем тебе, дорогой о. НЕВЕ, принимать с любовию, и это по заповеди Божией, служителей и верующих, желающих вступить в общение со Святейшим Престолом в Риме, н сохранить с большой заботой и во всей силе их церковные организации. Обо всем случившемся ты поспешишь нас информировать.

Да благословит Бог тебя, а также твои труды и твой народ»[4].

В борьбе большевиков с религией Католической Церкви в России приходилось особенно тяжело. И хотя о. Эжен знал о жестоких приговорах по завершившемуся в Москве первому групповому процессу над католическим духовенством и о расстреле после суда генерального викария Константина БУДКЕВИЧА, он решает частным порядком попытаться навести мосты между Ватиканом и советской властью. 1 июля 1923 года он обращается к председателю Совнаркома Украины X.X. Раковскому с письмом:

«Мысль, которая преследует меня и которую я сообщаю Вам без предосторожностей, а просто и открыто, состоит в том, что было бы полезно и знаменательно для республики Советов восстановить дипломатические отношения с Папой Римским <...> Для человека не стыдно, не унизительно разговаривать открыто с отцом многих тысяч миллионов христиан, с человеком, голос которого раздается так громко по всему свету, и с самым большим нравственным авторитетом, который имеется где-либо еще в мире <...> Вполне вероятно, что Святейший Отец Пий XI не откажется достойно прийти к соглашению с русским правительством <...> Примите выражение моей безграничной преданности делу русского народа, который я люблю всей душой»[5].

84

Письмо, несомненно, было получено, но ответа на него не последовало. Однако о. Эжен не оставляет своих стараний и в письме к о. КЕНАРУ в апреле 1924 года снова утверждает, что других путей к выживанию католиков в СССР нет:

«Каждый день все более меня убеждает в том, что это соглашение все более н более необходимо: в противном случае мы все умрем от истощения <...> Никто не просит у Папы отпускать грехи коммунизму, но если бы существовало средство для того, чтобы договориться с коммунистами для общего блага и для высшего духовного блага, искупленного кровью Иисуса Христа!»[6].

Для Ватикана постоянная подробнейшая информация о. Эжена о положении Католической Церкви в России была неоценима, а его непоколебимая убежденность, что только в переговорах возможно решение всех проблем, вызывала уважение и надежду Папы Римского — именно такой епископ сможет восстановить и возглавить разгромленную большевиками иерархию Католической Церкви.

21 апреля 1926 года в храме Св. Людовика посланец Ватикана епископ Мишель Д’ЭРБИНЬИ тайно посвятил в сан епископа срочно вызванного в Москву послом Франции о. Эжена НЕВЕ. Об этом тайном событии очень скоро поступил донос в ГПУ:

«В Россию приехал представитель из Рима епископ Д’ЭРБИНЬИ, который ведает делами католичества в СССР. Приехал он неофициально и провел реорганизацию среди католичества в СССР, назначил ряд епископов и разделил весь СССР на администраторства, назначив администраторов. В частности, Д'Эрбиньи назначил НЕВЕ администратором Московского округа и посвятил его в епископы»[7].

В июне 1926 года о. Эжен, вернувшийся на Украину для передачи своего прихода другому настоятелю, был вызван в Юзовское ГПУ, где его обвинили пока только в том, что во Франции опубликованы его «Мемуары о времени воинствующего коммунизма». Действительно, под этим заголовком в парижском журнале были напечатаны его письма о событиях гражданской войны на Украине. Свой вызов в ГПУ о. Эжен прокомментировал в письме к о. Мишелю Д’ЭРБИНЬИ так: «Воинствующий коммунизм закончился в 1922 году, поскольку то, что происходит сейчас, я называю фашизмом красным»[8].

В сентябре 1926 года епископ Пий НЕВЕ был переведен в Москву и назначен настоятелем храма Св. Людовика. В письме к своему Другу о. Потапию ЕМЕЛЬЯНОВУ он с волнением поведал о новом назначении и делился с ним своими сомнениями и радостью:

85

«Я так чувствую свою слабость! Одно только радует меня: на своем новом месте, Бог даст, буду иметь возможность доказывать делами и, если будет угодно Богу, добрыми услугами, что я глубоко люблю Россию и ее народ»[9].

3 октября епископ Пий НЕВЕ совершил в храме свою первую мессу, закончив ее обращением к прихожанам:

«<...> поскольку мы живем в среде великого русского народа, который оказывает нам гостеприимство, мы должны быть и мы признательны ему и желаем ему мира, процветания и славы, Мы считаем русских нашими настоящими братьями, которые связаны с нами узами католической веры. Воздать Богу Богово, кесарю кесарево, любить врагов своих, прощать тех, кто злобствует на нас, молиться о тех, кто нас преследует и обижает, если такие люди встречаются нам, вот наша единственная политика, потому что это политика Евангелия»[10].

С первых же дней деятельности епископа Пия НЕВЕ в Москве ГПУ стало собирать материалы против него. Как священник французского посольства, он не мог быть арестован, и чекистам надо было очень постараться, чтобы подготовить серьезные основания для официальной высылки его из страны. Первым их шагом на этом пути стала организация судебного процесса в Макеевке.

8 марта 1928 года там арестовали по подозрению в шпионаже бывшего служащего коммерческого отдела французских заводов в Макеевке греческого подданного Элиаса ВУЦИНАСА. Уволенный новой администрацией, 7 марта он получил визу для возвращения во Францию, но выехать не успел. Арестовав его, чекисты не сомневались, что смогут получить нужные им показания о шпионской деятельности епископа Пия НЕВЕ в период священнослужения в Макеевке. Суд над Элиасом ВУЦИНАСОМ проходил в Харькове в конце ноября 1928 года, в отсутствие защитника и с использованием показаний свидетелей, также отсутствующих на процессе. Имя о. Эжена НЕВЕ, как тайного агента Ватикана, фигурировало в протоколах допросов и даже в окончательном приговоре, зачитанном на суде. По этому поводу посол Франции заявил протест в НКИД СССР. Опасаясь дипломатического скандала, ГПУ отступило, но ненадолго.

В июне 1929 года в Макеевке были арестованы Станислава ПАНКЕВИЧ и Сергей КЛОЧКОВ, работавшие ранее в доме у о. Эжена. От этих двоих тоже добивались показаний, что НЕВЕ использовал их в качестве «агентов контрреволюции», но сломить арестованных следствию не удалось. Узнав о том, что осужденные были отправлены на Соловки, потрясенный этой несправедливостью, о. Эжен хотел писать Сталину, но в посольстве его убедили

86

в бессмысленности подобного шага. Тогда он направил докладную записку послу Франции, в которой были следующие строки:

«Нас считают шпионами, мы приносим горе нашим друзьям <...> Все те, кто имел с нами дело, осуждены. И если мы еще не в тюрьме, то это потому, что ожидается большой дипломатический инцидент между Францией и Советами по нашему поводу: со всех сторон нас травят, даже в нашей церкви»[11].

Попытки ГПУ выслать епископа Пия НЕВЕ из страны пока кончались неудачами, но он оставался постоянным объектом наблюдения. «Свои люди» были везде — прислуга в доме, горничные в посольстве, были они и среди прихожан в соборе. Все они регулярно докладывали о встречах и разговорах о. Пия НЕВЕ, о посещающих его в храме и дома священниках и верующих. «Помощники»-ксендзы сообщали о его встречах с католическими и православными священнослужителями из других городов. Процитируем одно из таких сообщений:

«<...> он продолжал и продолжает исполнять сейчас руководство управлением Московской и Смоленской епархиями. Больше того, НЕВЕ, как мне известно, имеет свое влияние и на руководство в Ленинграде, на Кавказе, в Татреспублике <...> Помимо обширной информации о состоянии костелов на приходах, активности верующих, репрессий соввласти по отношению к духовенству <...> НЕВЕ интересуется н вопросами другого характера. Он знает о тяжелом положении Советов и что на почве этого существует огромное недовольство и брожение среди рабочих и крестьян, которые недовольны коллективизацией»[12].

У католической паствы с первых же дней своего епископского служения о. Пий НЕВЕ пользовался полным доверием. Именно ему было передано тайно привезенное с Соловков письмо заключенных-ксендзов, в котором подробно описывались их страдания и беззакония, чинимые лагерной администрацией, перечислялись имена всех живых и умерших на Соловках священников. Письмо было переслано на Запад и опубликовано, вызвав там большой резонанс. Чекисты не без основания подозревали участие в этой истории епископа Пия НЕВЕ, поэтому вопрос его высылки из страны стал первоочередным.

13 апреля 1931 года были арестованы настоятели польских храмов в Москве. Вскоре следствию удалось получить нужные показания против епископа Пия НЕВЕ. Один из арестованных, познакомившийся с о. Эженом только в сентябре 1926 года, заявил, что:

87

«<...> во время гражданской войны НЕВЕ имел весьма близкие связи с белым командованием и французскими генштабистами, состоящими в штабе ДЕНИКИНА <...> НЕВЕ не столько занимался там духовными вопросами, сколько, главным образом, разведывательной работой. Эти выводы я делаю на основании того, что, во-первых, в Макеевке не было после окончания гражданской войны французской колонии, а следовательно, не было нужды сидеть там НЕВЕ, во-вторых, после отъезда НЕВЕ в Москву он оставил там послушника, который только знал один французский язык, следовательно, этот послушник <...> был лицом для связи НЕВЕ с оставшимися в Макеевке доверенными лицами»[13].

Чекистов интересовала иностранная финансовая помощь католическим священникам в СССР и, особенно, русским католикам. Епископ Пий НЕВЕ с первых же дней в Москве стал их духовным наставником, постоянно материально поддерживал остававшихся на свободе сестер-монахинь, а с их помощью — и осужденных русских католиков в ссылках и лагерях. Об оказываемой помощи было известно многим. Показания об этом дали и арестованные ксендзы:

«Являясь главой так называемых восточных католиков в СССР, НЕВЕ поддерживал тесную связь с французским, польским, немецким и др. посольствами в Москве, а также с Папой Римским, от которого получал директивы, литературу и деньги <...> финансируя из этих сумм костелы и отдельных лиц — актив восточных католиков»[14].

Однако этих сведений ОГПУ было мало: необходимо было получить подтверждение того, что русские католики полностью содержатся на деньги Ватикана. И следствие добилось таких показаний от арестованных членов Соловьевской общины:

«СОЛОВЬЕВ говорил мне, что дает средства НЕВЕ с 1925 года ежемесячно и систематически на их поддержание, на организацию помощи заключенным и для помощи детям сосланных»[15].

Епископ Пий НЕВЕ и в самом деле нарушал советские законы: тайно переписывался с заграницей, передавал гражданам СССР деньги, полученные из Рима. Но не мог он поступать иначе, считая себя обязанным оказывать помощь, например, священникам, которые, как «лишенцы», не имели даже хлебных карточек и порой просто голодали. Епископу Пию НЕВЕ приходилось рисковать. Вот цифры, характеризующие размеры денежной помощи, оказанной им духовенству и прихожанам за три года:

88

Итак, в 1928 году епископ Пий НЕВЕ потратил на благотворительные цели 7658 рублей. Сравним эту цифру с суммой расходов чекистов, отраженной .в представленной на первое полугодие 1928 года «Смете расходов органов ГПУ по обслуживанию религиозных и сектантских группировок», только по одной графе сметы — «Содержание секретных сотрудников по инославному духовенству»:

Значит, расходы чекистов на работу осведомительской сети только на Украине и только за полгода превышают расходы Ватикана на помощь католическому духовенству и верующим по всей стране за год более чем в два с половиной раза.

Конечно, раздача денег нуждающимся постоянно интерпретировалась ГПУ совершенно особым образом. И от арестованных членов

89

Соловьевской общины русских католиков чекисты настойчиво добиваются подтверждения своей концепции: получаемые от епископа Пия НЕВЕ средства расходуются на шпионаж в пользу Ватикана. В конце концов необходимые свидетельства появились:

«СОЛОВЬЕВ ежедневно посещал НЕВЕ и информировал по всей деятельности, а от НЕВЕ получал исчерпывающие указания. Вся эта община восточников рассматривалась НЕВЕ как одна из вспомогательных сил, долженствующих помочь Франции в ее деятельности против СССР»[18].

Самые важные с точки зрения чекистов показания в протоколах допросов часто подчеркнуты следователем. Именно по этим «ударениям» можно судить, в каком направлении ГПУ предполагало строить в дальнейшем обвинение против епископа Пия НЕВЕ. Приведем пример:

«НЕВЕ мне говорил, касаясь СОЛОВЬЕВА и его общины, что он их финансирует н рассматривает их как наиболее подходящий элемент, среди которого можно проводить политику Ватикана, и, в частности, намекал, что поскольку предполагается интервенция, возглавляемая Францией, то среди восточников будут расти те кадры, которые помогут после свержения большевиков новой власти н помогут поддержать французскую ориентацию»[19].

А вот слова, выделенные следователем в показаниях на допросе одной из сестер Абрикосовской общины в 1933 году: «НЕВЕ являлся идеологическим и идейным вдохновителем нашей контрреволюционной деятельности»[20].

Нередко в материалах следственных дел русских католиков 1931—1934 годов мы находим сведения о встречах епископа Пия НЕВЕ с православными епископами и священниками. Он стремился узнать как можно больше подробностей о гонениях на Православную Церковь и готов был — с немалым риском для себя — неустанно привлекать внимание Запада к положению верующих в России. И об этой «антисоветской деятельности» сообщал один из «добровольных помощников» ГПУ:

«Епископ НЕВЕ широко информировал Запад и Ватикан о положении религии в Сов. Союзе, для чего им была разыскана старая карта Москвы с обозначением всех имевшихся в Москве храмов. На этой карте НЕВЕ отметил все сломанные и закрытые храмы, и эту карту он передал иностранным журналистам с целью дать материал для а/с печати»[21].

В начале 30-х годов ГПУ удалось внедрить в окружение епископа

90

Пия НЕВЕ агента, имя которого было давно известно в Ватикане по его письмам. Человек этот сыграет трагическую роль в судьбе всех настоятелей храма Св. Людовика и большей части прихожан, но особенно в судьбе мадам ОТТ и ее дочери. История «Господина профессора», как его называл о. Пий НЕВЕ, такова.

В 1916—1917 годах он состоял в партии кадетов, а в период с 1922 по 1930 год, по версии чекистов, входил в «руководящий церковно-политический центр к/р организации “Истинное православие”»[22]. В конце 1930 года он подвергся аресту, активно сотрудничал со следствием и подписал все требуемые от него показания. Был освобожден и стал активнейшим «помощником» чекистов.

В начале 1932 года по заданию НКВД он стал посещать собор Св. Людовика и сразу же снискал уважение епископа Пия НЕВЕ глубокими познаниями в христианском вероучении. В 1933 году под руководством епископа Пия НЕВЕ перешел в католичество. Его «свидетельские показания» появляются практически во всех следственных делах с 1933 по 1949 год, причем в делах как православных, так и католиков. И даже намного позже, в 1957 году, давая объяснения в процессе реабилитации, он едва ли не с гордостью заявлял:

«<…> по заданию органов НКВД <...> я принял католичество. Это способствовало еще большему нашему сближению, и потому НЕВЕ посвятил меня в то, что он в СССР проводит политическую работу, заключающуюся в сборе и передаче информации о СССР французскому посольству и Ватикану <...> О том, что мне приходилось слышать от НЕВЕ, я своевременно, в письменной форме, информировал органы НКВД»[23].

«Свидетельские» показания «Господина профессора», как, по-видимому, и его тайные донесения, как правило, красочны и изобретательны. Ничуть не заботясь о правдоподобии, он в своих донесениях и показаниях представлял епископа Пия НЕВЕ матерым шпионом и конспиратором:

«В своей разведывательной шпионской работе епископ НЕВЕ проявлял максимальную осторожность, так, например, приезжая ко мне на квартиру, он тщательно простукивал стены комнат, желая определить — не установлен ли там микрофон. Кроме того, он настойчиво просил меня тщательно закрывать телефон с тем, чтобы наши беседы были сугубо конспиративны»[24].

(Заметим, что епископ Пий НЕВЕ после массовых арестов русских католиков и при постоянной слежке за ним чекистов, в чем

91

он не сомневался, не мог посещать дома своих прихожан, чтобы не навлечь на них подозрений органов ГПУ).

30-е годы ознаменовались закрытием многих храмов и новой волной арестов православных священнослужителей. Об этом в сентябре 1934 года сообщал в Рим епископ Пий НЕВЕ:

«<...> продолжают разрушать православные церкви: я слышал, что во всей Москве их осталось только 60, естественно, их не хватает, и во время богослужении на улице собирается толпа верующих, уже многие русские приходят молиться в католические церкви»[25].

Атмосфера жестоких гонений на Православную Церковь со стороны властей, отсутствие какого-либо заступничества за арестованных и тесное сотрудничество с этой властью высших иерархов Церкви, и прежде всего митрополита Сергия, заставили некоторых православных епископов и священников искать выход в попытках тайно связаться с представителем Ватикана для обращения в католическую веру. Епископ Пий НЕВЕ поддерживал это стремление, но, опасаясь за их судьбу, предлагал переход в католичество делать тайным. Однако при аресте этих священнослужителей следствие, естественно, вопросы вероисповедания переводило в разряд политических:

«Как особый метод иезуитских действий в вопросе распространения католицизма среди православных — в целях конспирации и во избежании репрессий — православным попам, принимающим католицизм, разрешалось скрывать это и под видом православных попов продолжать действовать. Этот метод подпольных католиков непосредственно связан с подготовкой интервенции»[26].

Очевидно, от «Господина профессора» органам стало известно о тайном переходе в католичество архиепископа Варфоломея РЕМОВА.

Обвиненный «в постоянной связи с епископом НЕВЕ и передаче ему сведений шпионского характера в пользу Ватикана»[27], о. Варфоломей был приговорен к высшей мере наказания. Арест и гибель о. Варфоломея стали большим ударом для епископа Пия НЕВЕ.

Завершающим чекистским аккордом в подготовке высылки из страны епископа НЕВЕ стал Воронежский процесс. В ноябре 1935 года, сообщая о суде над тремя католическими священниками и тремя монахинями Абрикосовской общины, обвиняемыми в связях с ним и передаче шпионских сведений для Ватикана, епископ НЕВЕ писал:

«Мое французское гражданство не позволяет им открыто

92

нападать на меня, они делают это за спиной и весьма жестоко, поскольку преследуют невинных и исповедников веры»[28].

Много позже сестра Стефания ГОРОДЕЦ, одна из обвиняемых монахинь, подробно написала епископу о ходе следствия и суде, особенно о тех моментах, которые касались его лично:

«Все их усилия были направлены на то, чтобы заставить нас признаться, что Вы являетесь шпионом, что у Вас есть организация, активными членами которой мы являемся, и активно помогаем Вам»[29].

И некоторые подследственные «признавались». Вот выдержка из протокола допроса одной из сестер Абрикосовской общины, уже отбывшей тюрьму и ссылку и, будучи повторно арестованной, подписавшей самые немыслимые показания против епископа Пия НЕВЕ:

«НЕВЕ постоянно подчеркивал неизбежность интервенции, говоря, что другие государства не могут смотреть на все то, что происходит в СССР, и говорил, что возглавит интервенцию Франция, которая объединит под своим руководством остальные государства и сумеет найти способы вовлечь в этот блок Германию»[30].

Подлинные мысли и страдания епископа Пия НЕВЕ о России доносят до нас показания сестры Марии-Розы ХМЕЛЕВОЙ, монахини Абрикосовской общины, вновь арестованной в 1933 году:

«<…> он сказал мне: “Россия — несчастная страна. Но на ее примере Бог хочет дать урок всему миру, что значит забыть религию. Народ страдает и мучается, но он не виноват, виноваты правители” <...> НЕВЕ всегда советовал мне терпеть и все трудности отдавать за свои прошлые грехи и за спасение России. Он обычно всегда призывал молиться за Россию, говоря, что я должна любить свою Родину»[31].

В недрах НКВД составляется наконец «Справка на НЕВЕ Евгения Евгеньевича, 1887 года рождения, Франция, быв. епископа католического костела в Москве»[32] — документ, в котором высылка неугодного епископа из страны названа уже свершившимся фактом:

«<...> проживая длительное время на территории СССР под видом миссионера и религиозного деятеля, занимался шпионажем против Советского Союза <...> Епископ НЕВЕ выслан

93

из СССР за организацию нелегальных католических групп и использование их в шпионских целях»[33].

Справка справкой, но, несмотря на собранный НКВД материал, на открытый скандал власти не отважились, и епископ Пий НЕВЕ не был выслан из страны. Решили действовать иначе. Когда неугодный епископ в июне 1936 года выехал в Париж, так как нуждался в хирургической операции, ему просто не дали въездную визу в СССР. Вернуться в Москву он уже не смог. Вспоминая тяготы тридцатилетней жизни в России, епископ Пий НЕВЕ писал: «<…> они допрашивали меня 23 раза, 2 раза арестовывали и один раз поставили меня к стенке для расстрела»[34].

Заметим, что на основании позднейших исследований архива епископа Пия НЕВЕ было установлено, о скольких мучениках веры в России тревожился он:

«В корреспонденциях НЕВЕ содержится около 1500 имен епископов, священников, монахов, мирян, женщин и мужчин, католиков, православных, реже лютеран, о страданиях которых он рассказал с момента ареста и до их смерти»[35].

Итак, в июне 1936 года место настоятеля собора Св. Людовика в Москве освободилось, и на эту должность был назначен о. Леопольд БРАУН. Однако вместе с должностью получил он в придачу и «Господина профессора», познакомившегося с ним еще при епископе НЕВЕ:

«<...> по заданию НКВД я через епископа НЕВЕ установил связь с ксендзом Леопольдом БРАУНОМ. Передавая меня БРАУНУ, НЕВЕ заявил тому, что я являюсь одним из самых просвещенных католиков, которого можно использовать для популяризации католичества в академических кругах <...> По поручению БРАУНА полученную от него католическую литературу я распространял среди католиков, а на самом деле я доставлял ее в органы НКВД»[36].

«Господин профессор» хорошо «поработал» в качестве «популяризатора католичества в академических кругах», и по его доносам в институте, где он служил, был арестован не один преподаватель и аспирант. Надо, правда, сказать, что и его самого не пощадили карательные органы: в 1945 году он был арестован и обвинен в том, что «занимался провокационной деятельностью, представляя в органы НКВД сведения, не соответствующие действительности»[37]. Но это будет позже, а пока он с энтузиазмом трудится на чекистов, донося на о. Леопольда, мадам ОТТ и ее дочь. Об этом

94

же, как «свидетель», он будет рассказывать на допросах и очных ставках:

«БРАУН говорил мне, что мать и дочь ОТТ являются фанатичными католичками и пойдут на смерть, но не предадут его сугубо конспиративную политическую работу <...> ОТТ А.Б. приготовила обращение к Ватикану по поводу, якобы, гонения на католическую и православную церковь в СССР. Причем это обращение было подписано не только самой ОТТ, но и рядом других католичек <...> Это обращение, как говорил мне БРАУН, было переслано в Ватикан через французское посольство»[38].

Во время Всесоюзной переписи населения 1937 года прихожане спрашивали совета у настоятеля храма о. Леопольда — как отвечать на вопрос о вере. Положение духовного наставника было достаточно щекотливым, ведь, давая совет, он как бы принимал участие в политической жизни страны и мог быть обвинен в антисоветской агитации, от чего его перед отъездом из Москвы предостерег епископ Пий НЕВЕ:

«Вы должны хранить молчание в отношении местных властей <...> Воздерживайтесь высказывать суждения или даже проявлять интерес к вопросам — это лишь укрепит и обезопасит ваше священнослужение»[39].

И все-таки священник решается помочь верующим. Старым прихожанкам он советует писать — «ДА», а остальным — «ПО СОВЕСТИ». Вообще, о. Леопольд за время своего служения в храме сделал много хорошего, вызывая при этом постоянное недовольство властей. Вот только два случая.

Когда власти потребовали передать им списки окрещенньк в храме Св. Людовика католиков, о. Леопольд предоставил списки только подданных Франции, которым не грозили аресты. Крещенных поляков и тайно крещенных русских он всегда вносил в отдельные списки, которые хранил в американском посольстве.

После категорического требования властей представить к 25 мая 1940 года списки верующих, посещающих храм Св. Людовика, мадам ОТТ по совету о. Леопольда обратилась за помощью во французское посольство. Посольство выразило властям свое недоумение, пояснив, что подобная просьба к заведующей храмом, основную часть прихожан которого составляют работники посольства, затрагивает вопросы, входящие в юрисдикцию только МИДа СССР.

Положение Католической Церкви в России усугублялось с каждым годом. 5 сентября 1938 года о. Леопольд в письме к епископу Пию НЕВЕ сообщал:

95

 «Преследования ведутся с еще большим ожесточением и еще более лицемерно <...> Для меня очень печально говорить Вам о том, что во всей стране на своем месте нет ни одного священника, за исключением священника ФЛОРАНА и вашего слуги <...> Чудо состоит в том, что в этих условиях, даже среди русских, имеются верующие, которые еще ходят в церковь»[40].

Но даже в таких условиях о. Леопольд помогал прихожанам и неустанной заботой снискал уважение и любовь верующих. Верующих, но не НКВД, О постоянном давлении властей на причт храма, периодически устраиваемых провокациях против о. Леопольда, обысках и погромах в храме есть много показаний в следственном деле мадам ОТТ — свидетелей и арестованных. Вот выдержки из них:

«В период между 1939—1941 гг. церковь Св. Людовика пять раз подвергалась взлому и дважды были осквернены святые дары. Власти на отца БРАУНА оказывали всяческое давление, пытаясь принудить его оставить приход, выдать приходские книги церкви Св. Людовика, особенно регистрации крещений. Отец БРАУН категорически отказался».

С началом войны и разрывом дипломатических отношений с правительством Виши положение католиков стало отчаянным. 21 июля 1941 года священник французского храма в Ленинграде о. Мишель ФЛОРАН сообщал епископу Пию НЕВЕ:

«В течение нескольких месяцев здесь производятся многочисленные аресты и высылки. Ведется наблюдение за церковью, моим домом, моими перемещениями. Те, кто приходят ко мне, немедленно становятся подозреваемыми, кто очень часто входит в ризницу, также подозревается. Я знаю, что в каждую минуту меня подслушивают»[41].

Все указывало на то, что служить в России о. Мишелю ФЛОРАНУ и о. Леопольду БРАУНУ осталось недолго. С о. Мишелем НКВД было проще: с ним не церемонились и в июле 1941 года без объяснений причин выслали из страны. А вот для ускорения процесса высылки из страны о. Леопольда в Москву пришлось доставить «Господина профессора», с 1943 года отбывавшего срок в лагере. Отрабатывая обещанное досрочное освобождение, он дал фантастические показания о «послевоенной деятельности» о. Леопольда:

«БРАУН настойчиво хочет узнать — можно ли поднять народные массы Советского Союза на новую войну, которая может вспыхнуть неожиданно между Советским Союзом и англо-саксонским блоком»[42].

96

О каждом шаге о. Леопольда сообщали в НКВД не только «Господин профессор», но и горничная в его доме, уборщица храма Св. Людовика, учительница, с которой он занимался русским языком:

«БРАУН в церкви встречается с прихожанами и подробно расспрашивает каждого об условиях его жизни, работе, материальном положении, интересуется, не арестован ли кто-либо из членов семьи, за что именно, сожалеет им и оказывает материальную помощь, пытаясь тем самым расположить их к себе, чтобы в следующий раз вызвать на более откровенную беседу <...> БРАУН сказал, что советское правительство обирает свой народ, создает для него тяжелые жизненные условия <...> БРАУН заявляет, что верующий человек не может принять антихристианский советский режим, а потому должен стремиться к свержению советского строя <...> Лично мне он говорил, что им собраны самые точные данные относительно закрытия церквей в СССР, причем эти данные были переданы им через посольство епископу Евгению НЕВЕ, который информировал об этом одного французского кардинала, тесно связанного с Ватиканом»[43].

На основании собранного компромата в НКВД была составлена «Справка на БРАУНА Леопольда, 1903 года рождения, США, с 1936 по 1945 год являющегося настоятелем римско-католического собора в Москве»[44], которая обосновывала его высылку из страны:

«БРАУН превратил костел в центр миссионерской и антисоветской работы <...> Обращавшихся к нему для исповедания католиков из числа советских граждан БРАУН использовал для сбора информации о настроениях населения, продовольственном положении в стране и другим вопросам, обрабатывая их в антисоветском духе. В период Отечественной войны через прихожан-католиков БРАУН распространял различные провокационные слухи о возможном “перевороте” в СССР, а затем о неизбежности войны между Англией, США и СССР»[45].

Высылку о. Леопольда из страны ускорило и недовольство им посольств США и Франции, так как его точка зрения на религиозную политику Сталина не совпадала с позицией правительств этих стран. О. Леопольд доказывал, что гонения на священнослужителей и верующих в СССР продолжаются, а декларируя свободу вероисповедания, Советы лишь используют религиозный фактор в политических целях. Однако во Франции и США были убеждены: отношение Сталина к Католической Церкви изменилось.

97

«За разведывательную деятельность против Советского Союза и сбор клеветнической информации о советской действительности»[46] о. Леопольд БРАУН был выслан из СССР.

В конце 1945 года в собор Св. Людовика назначается бывший настоятель польского храма в Москве о. Антонио ЛАБЕРЖ. Конечно, и о нем с самого начала его пасторского служения регулярно информируют НКВД новая горничная в его доме, та же учительница русского языка и те же «работники» храма:

«По своим .взглядам ЛАБЕРЖ антисоветски настроенный человек, ему не нравится советский строй. Он заявил, что сов. власть содержит в тюрьмах много народа, пострадавшего от большевиков <…> Во время урока русского языка ЛАБЕРЖ выпытывает различные сведения о сов. действительности, интересуется, в каком объеме преподается военное дело в институтах. ЛАБЕРЖ интересовался экономическим положением населения в СССР: получаемой зарплатой рабочих, существующими нормами продуктов и ценами на них. Имея машину, разъезжает но городу и ведет личное наблюдение за интересующими его объектами»[47].

С победоносным окончанием войны у верующих появились надежды на смягчение религиозной политики властей. Мадам ОТТ в письме епископу Пию НЕВЕ сообщила о первом послевоенном торжественном праздновании Пасхи в храме Св. Людовика и о последующей официальной реакции властей:

«В Пасху 1946 года, впервые с 1923 года, мы звонили в колокола. Это было удивительно для всех. Многие плакали. С тех пор мы расплачиваемся за это каждое воскресенье»[48].

Расплата за «дерзость» была тяжела. О своем отчаянном положении в течение двух последующих лет мадам ОТТ в письме из лагеря рассказывала:

«<...> когда я приходила во французскую церковь, то меня ежедневно встречали двое мужчин, которые расхаживали по двору и ко мне обращались со следующими словами: “Мы скоро закроем твою церковь, а тебя арестуем” <...> Я наблюдала, что нашу церковь часто посещали агенты НКВД. Они проходили в середину церкви, выбирали скамьи возле прохода, садились и вели наблюдение за интересующими их лицами. Эти люди часто поворачивали головы по сторонам, иногда сидели на скамье, закинув нога за ногу, к разговаривали, и делали это часто в те моменты, когда нужно было стоять на коленях, — этим самым выдавая себя. Особенно

98

хорошо это наблюдалось сверху, где был хор и где мы с дочерью пели»[49].

Священническая служба о. Антония ЛАБЕРЖА становилась практически невозможной: почти открытое наблюдение, постоянные провокации со стороны властей ясно давали понять, что вопрос его высылки из страны решен.

О. Антонио вынужден был покинуть СССР в начале 1947 года. В «Справке на ЛАБЕРЖА Джоржа Антонио, 1905 года рождения, француза, США, ксендза римско-католического собора в Москве с 1945 по 1949 год» говорилось:

«ЛАБЕРЖ, находящийся в СССР, занимается антисоветской деятельностью и сбором шпионской информации в пользу Ватикана и США, используя для этого верующих католиков из числа граждан СССР, посещающих костел. Общаясь с советскими гражданами, ЛАБЕРЖ обрабатывал их в антисоветском духе и, как правило, интересовался кругом вопросов, далеко выходящим за рамки религиозных тем»[50].

С 23 мая 1949 года настоятелем собора Св. Людовика становится о. Жан ТОМА. К этому времени многие активные прихожанки храма были уже арестованы. Под угрозой ареста находились посещавшие службы русские католики Абрикосовской и Соловьевской общин, жившие в провинции после отбытия лагерных сроков.

6 декабря 1947 года были арестованы мадам ОТТ и ее дочь. Оправдались слова мадам ОТТ: «Мы не живем, мы сгораем»[51]. Следствие велось под непосредственным руководством министра государственной безопасности Абакумова. Позже, из лагеря, мадам ОТТ опишет в одном из заявлений встречу с ним на допросе 7 декабря 1947 года:

«Он тоже стал требовать от меня признания в шпионстве в пользу Ватикана, Франции и Америки. Не добившись, стал угрожать, что арестует мою дочь. Я тряслась за свою дочь, но и не верила в такую жестокость»[52].

Мадам ОТТ не подозревала, что ее дочь была арестована в один с нею день. Следствие по их делу тянулось до августа 1948 года. Дни и ночи напролет шли допросы — сначала во внутренней тюрьме МГБ, а позже в Лефортовской, где было больше возможностей для «экспериментов» над заключенными. Тяжелым кошмаром для мадам ОТТ стал конвейер допросов с 28 по 31 марта — с 12 часов ночи до 6 часов утра и вновь с 12 дня до 17 часов вечера.

Но мадам ОТТ не подписала предъявленного ей обвинения в Шпионаже. Позже в одном из лагерных заявлений она объяснила:

99

«Я не могла фальшивым признанием быть причиной ареста и несчастья сотни людей, которых я встречала за столько лет работы в церкви и во французском посольстве»[53].

Именно в отношении мадам ОТТ и ее дочери «Господин профессор» в своих «свидетельских» показаниях отличился особо необузданной фантазией:

«Отношения с ОТТ у меня были весьма сердечны. Впоследствии у нас были личные симпатии, и наши взаимоотношения приобрели романтический характер. Она приглашала меня бывать чаще в церкви, справлялась о моем здоровье устраивала мне свидания с БРАУНОМ вне очереди»[54].

Когда мадам ОТТ была устроена очная ставка с «Господином профессором», она так прокомментировала «близкие отношения» с ним:

«Я с ним никогда не была знакома. Человек был отталкивающий, липкий, заискивающий. Ко мне подходил как к заведующей, когда спешил, чтобы я попросила священников принять его без очереди»[55].

Показания «Господина профессора» на допросах в 1956 году, значительно отличающиеся от «свидетельских», помогают понять, в каком направлении велось следствие:

«От органов НКВД я имел задание давать информацию и в отношении ОТТ, которая, по данным НКВД, якобы являлась агентом НЕВЕ по сбору шпионских сведений»[56].

Муж мадам ОТТ, Альберт Альбертович ОТТ, был арестован 5 марта 1939 года, осужден на 10 лет ИТЛ и отправлен в лагерь, где вскоре умер. Сообщение о его смерти мадам ОТТ получила во время войны. Следователи ее отношение к советской власти и «шпионскую работу» в пользу Ватикана связали с гибелью мужа. Этот мотив постоянно подчеркивал в своих показаниях и «Господин профессор»:

«ОТТ пережила большую семейную драму в связи с арестом мужа и его последующей смертью в лагере. После потери мужа ОТТ еще больше возненавидела сов. строй, и эта ненависть вдохновляет ее на а/с работу»[57].

Одно из его измышлений, по-видимому, особенно заинтересовало чекистов, так как было подчеркнуто ими в протоколе допроса и использовано во время допросов прихожанок-немок и в «Обвинительном заключении»:

«ОТТ я знаю, как озлобленного человека. Она предпочитала

100

германский порядок Советскому правительству, о чем несколько раз говорила мне лично».

Когда на допросе в мае 1948 года мадам ОТТ зачитали эти слова, она с гордостью ответила следователю:

«Я — француженка. Уже третья война, как большая часть мужчин в моей семье убита и искалечена немцами. За все время бомбардировок Москвы я ежедневно дежурила всю ночь, оберегая здание церкви от зажигательных бомб. Я желала только одного и с самого начала войны верила в это — победу Советской Армии».

28 августа 1948 года 62-летняя женщина-инвалид была приговорена к 15 годам ИТЛ, И хотя следствие настаивало на отправке ее в каторжный лагерь, мадам ОТТ попала в общий, а позже — в инвалидный ИТЛ, где и встретилась с прихожанками, подписавшими против нее обвинения на следствии и также осужденными и отправленными в лагерь «за шпионаж».

Ее дочь, Алиса Альбертовна ОТТ, ничего не подписала несмотря на угрозы и издевательства, помещение в ледяной карцер и неоднократные инсценировки расстрела. Трудно назвать причины начала ее психического заболевания — возможно, это были обвинения в интимных связях со священниками, непереносимые для глубоко верующей католички, а может быть, инсценировки расстрела...

15 марта 1948 года следователю пришлось срочно прервать допрос Алисы Альбертовны. На полях протокола причину отсутствия подписи допрашиваемой он пояснил «странным поведением обвиняемой: бессвязными речами и разговором с погибшим ранее отцом».

29 марта 1948 года арестованная была направлена на экспертизу в Институт судебной психиатрии, который и дал заключение о «душевном заболевании в форме шизофрении» и о необходимости направления Алисы Альбертовны ОТТ на принудительное лечение в психиатрическую спецбольницу МВД.

Мадам ОТТ и ее дочь были досрочно освобождены только в апреле 1958 года, отбыв 10 лет заключения. После двухлетних безрезультатных попыток получить объяснения, почему им не разрешают вернуться на родину, они смогли наконец выехать во Францию с группой из 29 французов, которым позволили покинуть СССР по случаю поездки Хрущева во Францию.

О. Жан ТОМА прослужил в Москве только два года. 23 мая 1950 года, несмотря на дипломатические усилия, храм Св. Людовика у посольства Франции отняли. Протестовать было бесполезно: храм, настоятель которого и двадцатка приходской общины — иностранцы, представлялся властям просто аномалией, и с этим «шпионским гнездом» решили кончать. Сначала у о. Жана ТОМА отобрали ключи от храма, потом — от исповедальни. Была организована новая двадцатка приходской общины, в которую вошли граждане

101

СССР. Именно ей и передали храм Св. Людовика, а новых хозяев, естественно, не устраивал прежний настоятель о. Жан ТОМА. Срок действия его визы кончился в конце 1949 года, и ее не продлили. Переговоры французского посольства с МИДом СССР ни к чему не привели. 25 августа 1950 года о. Жан ТОМА совершил свою последнюю, торжественную мессу в день храмового праздника, а 28 августа покинул Москву.

С этого момента богослужения в соборе Св. Людовика проводились священниками-поляками, направляемыми в Москву официально зарегистрированным властями архиепископом из Прибалтики. Прихожанами в основном стали католики польского происхождения. Храм был всегда открыт для богослужений, являясь витриной, демонстрирующей иностранцам — дипломатам и туристам — свободу вероисповедания в СССР, распространяющуюся само собой разумеется, и на католиков.

102