Священник Павел Хомич

Биография

Павел Семенович Хомич родился 17 октября 1893 г. в Волковыске Гродненской губ. Его отец — присяжный счетчик Волковыского Уездного Казначейства, Семен Флорианович Хомич, был православный. Мать, Марьяна Людвиковна, урожденная Зуделевич, была римско-католического вероисповедания. Павла окрестили в православной волковыской Петропавловской церкви 24 октября 1893 г. Восприемниками были крестьянин Павел Людвикович Зуделевич и крестьянка Елена Фоминична Карпович. Таинство крещения совершил священник Константин Павлович. Кроме Павла, в семье было еще три сына и дочь.

22 октября 1905 г. на основании Указа о религиозной веротерпимости от 17 апреля 1905 г. распоряжением Виленского р.-к. епископа Павел Хомич был присоединен к римско-католической церкви и зачислен прихожанином Волковыского костела.

Хомич учился с 1907 по 1910 г. в Волковыском четырехклассном городском училище так хорошо, что, оканчивая его, получил некоторые льготы.[1] Он поступил в петербургскую Духовную семинарию в Петербурге-Петрограде и окончил ее. Затем учился в Духовной Академии в Петрограде до ее закрытия в 1918 г., окончив три курса. В 1916 г., еще учась в Академии, Хомич был рукоположен.

24 апреля 1918 г. по распоряжению Могилевского митрополита-архиепископа фон Роппа о. Павел был командирован для обслуживания духовных нужд католиков, проживающих в районе станции Вырица Царскосельской железной дороги, во время предстоящих летних каникул. С этого момента он перемещался по Северо-Западу России, обслуживая католиков — местных жителей, беженцев, работников железнодорожного транспорта. Следует учитывать, что в это время шла гражданская война, и Вырица в 1919 г. некоторое время была занята войсками генерала Юденича. 18 февраля 1919 г. к Вырице добавилась станция Дно Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги, где была католическая часовня. 8 июня 1920 г. о. Павел состоял в должности капеллана часовен на станциях Вырица, Дно и Старая Русса, а также был командирован на станцию Чолово той же дороги. Эти разъезды требовали удостоверений личности и командировочных предписаний, которые регулярно выписывала курия в Петрограде. 2 сентября 1920 г., ввиду болезни псковского настоятеля, о. Павел был освобожден от обслуживания Вырицы и назначен временно заведовать храмом и приходом в г. Псков, оставшись при этом заведующим часовни на станции Дно.[2] 4 октября он просил епископа Иоанна Цепляка позволить ему «каждое воскресенье и в праздники, насколько это будет необходимо, совершать две св. Мессы <…>. Здесь во Пскове это было бы очень полезным для тех, которые вследствие различных обстоятельств <…> не могут быть на сумме». В том же письме он сообщал о судьбе арестованного по несправедливому обвинению псковского настоятеля о. Юрайтиса и замечал: «Я пока что цел, но возможны разные сомнительные события в роде ревизии, допросов и т. д.».[3] В следующем письме в Петроград, 10 декабря, о. Павел снова рассказывал о том, что происходит с настоятелем в ссылке в Вологде, а для себя просил только оформить командировочные удостоверения в окрестные населенные пункты, каждое в нескольких экземплярах, так как этого требовали власти.

13 декабря 1920 г. он был командирован также в г. Остров и в г. Опочку.

28 января 1921 г. в письме о. Павел благодарил за присланные рубрицелли и сожалел о том, что не может послать в голодный Петроград никаких продуктов, так как сам не имел ничего существенного; рассказывал о том, что квартиру о. Юрайтиса наконец разрешили открыть, что она ограблена. Снова просил оформить командировочные удостоверения в окрестные населенные пункты, так как тамошние католики просили его приехать.

15 марта о. Павел в письме спрашивал, как ему следует поступать в случае, когда в брак хотят вступить католики с некатоликами. Сообщал, что церковная утварь, изъятая из квартиры о. Юрайтиса, стараниями его, Хомича, и прихожан возвращена, но только та, которая значилась в инвентарной описи, а вещи, не внесенные в инвентарь, считаются личными вещами о. Юрайтиса и поэтому не возвращены. Проблемы возникли также с возвращением денег, изъятых у о. Юрайтиса, — требовалось документальное подтверждение, что это деньги прихода, а не лично настоятеля, — документального подтверждения не было, и деньги приходу не были возвращены.

В письме архиепископу Цепляку 18 марта о. Павел писал уже о том, что о. Юрайтис освобожден, находится в Москве и должен будет выехать в Литву. О. Павел благодарил Христа за то, что окончились муки Его слуги. Подробно описывал борьбу прихода за возвращение церковной утвари и денег. Сообщал, что, несмотря на многочисленные встречи с представителями ЧК, пока не имел больших неприятностей и что Господь хранит его; что посещал Остров, два раза — Дно и Старую Руссу, которая хотя и не относится к Псковскому приходу, но тамошние католики очень просили приехать, так как не имели священника с марта 1920 г. О. Павел пожалел их, приехал и служил в Старой Руссе целую неделю, исповедовал, проводил реколлекции. Писал, что должен еще поехать в Остров, но уже после Пасхи, так как сейчас не может оставить Псков, работы очень много.

15 апреля 1921 г. о. Павел снова поехал в г. Остров.

6 июня он писал о том, что хочет основать во Пскове братство Св. Даров, делился радостью, что псковские прихожане ревностны в вере, что праздники прошли торжественно, хотя ЧК оказывало противодействие.

В этот период переписка о. Павла с курией была довольно регулярной. Он постоянно просил присылать ему командировочные удостоверения для поездок в окрестные города, так как продолжал обслуживать католиков Северо-Запада России. Возможно, летом 1921 г. он ездил в Петроград, чтобы выяснить вопросы, касавшиеся окормления прихожан. Он также отправлял в курию деньги на нужды архиепархиальных властей.

14 июня и 14 июля 1921 г. — снова в Опочку, 14 июня — также в г. Порхов. 18 марта 1922 г. архиепископ Я. Цепляк подтвердил назначение о. Павла настоятелем храма в г. Пскове и заведующим часовней в г. Дно.

В марте 1923 г. в Москве прошел процесс католического духовенства, после которого был расстрелян о. Константин Будкевич и заключены в тюрьму прочие священники, которые были вызваны в Москву на процесс, во главе с архиепископом Я. Цепляком.

В начале лета 1923 г. о. Павел уехал из Пскова и с ним, вероятно, что-то случилось, так как 13 июня псковский приходской комитет запрашивал курию о состоянии его здоровья. 21 июня о. Павел был освобожден от прежних должностей настоятеля Псковского костела и заведующего Островской, Дновской и Порховской часовнями, и назначен исполняющим должность настоятеля петроградского прихода св. Казимира (где настоятелем раньше был арестованный в марте о. Станислав Эйсмонт) и заведующим Лиговской часовней. Он переехал в Петроград и поселился на Ушаковской ул., 22.

В приходе св. Казимира о. Павел принимал прихожан в Третий орден св. Франциска до самого своего ареста в 1927 г. Группа терциариев насчитывала до 40 человек.

Кроме того, в 1925 г. о. Павел был командирован для исполнения треб местным католикам в Кронштадт.

В 1926 г. о. Хомич был одним из кандидатов на должность епископа. Но избран для епископского служения был о. Антоний Малецкий. О. Павел стал вместо него руководителем всех терциариев-францисканцев Ленинграда, которых насчитывалось несколько сот человек.

В храме св. Казимира о. Павел построил новый алтарь, посвященный св. Терезе.

Мученичество

3 декабря 1926 г. о. Павел был арестован в Ленинграде. Он обвинялся «в проведении контрреволюционной религиозной деятельности среди молодежи и верующих прихода, а также в создании нелегального антисоветского братства членов Третьего ордена терциариев-францисканцев». 27 июня 1927 г. ПП КО ГПУ по Ленинградскому ВО он был приговорен по ст. 58—10 УК РСФСР к 10 годам ИТЛ и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения, куда прибыл 3 июля.

Первыми на Соловках оказались католические священники восточного обряда. В 1925 г. они добились от администрации лагеря разрешения служить в часовне св. Германа.  Летом 1926 г. на Соловках появился латинский священник о. Леонард Барановский, который также стал служить мессы в часовне. Вскоре группа католических священников увеличилась. С большими трудностями они получили с воли литургические облачения, богослужебную утварь, миссалы. Умелец-заключенный сделал для них приспособление для выпечки облаток. Лагерные власти всячески затрудняли богослужение, однако все священники, предпринимая всяческие ухищрения, старались служить ежедневно, как это предписывалось правилами, — или в часовне, или в камерах. О. Павел произносил в часовне проповеди по воскресеньям как по-польски, так и по-русски.

В 1928 г., 2 августа, в день францисканского праздника Матери Божией Ангельской, по предложению о. Павла Хомича было устроено выставление Святых Даров. Оно продолжалось с раннего утра до завершения последней мессы, приблизительно до полудня.

В конце 1928 г. католикам было запрещено служить в Германовской часовне «в наказание за состоявшиеся там тайные посвящения священников и неумеренное пользование ею». В январе 1929 г. у священников были изъяты все религиозные книги и церковная утварь. Несмотря на это, священники продолжали тайно служить мессы. О. Павел время от времени служил в помещении рядом с дезинфекционной камерой, которой заведовал его знакомый. Иногда в этой комнатке служили и другие священники.

В июне 1929 г. был переведен на остров Анзер, на штрафную командировку «Троицкая», попав в «коммуну ксендзов». Священники жили в отдельном бараке: «23 священника находились теперь скученными в комнате 3-4 метра длины и около 2-х метров ширины. Часть спала на полу, а часть — на нарах, на высоте около метра от пола, совсем как „селедки в бочке”». До октября 1930 г. во главе «коммуны» стоял епископ Болеслав Слоскан, переведенный затем в Восточную Сибирь, после чего старшими в коммуне стали несколько священников, в том числе о. Хомич.

29 июня 1930 г. священник Адольф Филипп, соловецкий заключенный, направил в адрес правительства СССР письмо, в котором подробно описал гонения на Церковь и верующих в СССР, а также тяжелые условия жизни и труда в лагере. Филипп настаивал на том, что эти гонения незаконны. В конце письма он перечислил своих свидетелей, среди которых назвал о. Хомича.

Священники «коммуны» искали способ служить Литургию. Место для служения было найдено в лесу, где лежал большой камень. Потом служили в бараке, на чердаке, всю Литургию отстаивая на коленях, так как помещение было очень низкое.

В 1931 г. по инициативе о. Павла 7 священников (5 латинских и 2 восточных) решили совершать Литургии со специальной интенцией удовлетворения Господу Богу за все совершаемое в России зло и об обращении русского народа. Каждый из этих семи священников служил Мессу в этой интенции в свой день недели.

Как вел себя о. Павел в лагере, нам известно из показаний заключенных.

Священник Мечислав Шавдзинис: «Помню, что в нашей коммуне, насчитывающей за последнее время 33 человека ксендзов — был случай коллективного отказа от подписки на какую-то общественную цель. Самыми большими крикунами в нашей коммуне были ксендзы Новицкий, Тройго (за последнее время сдал), Хомич и Буяльский, как старосты».

Священник Иван Жаврид: «Среди нас ксендзов была стойких и спокойных, которые относились лояльно к Советской власти. Другая часть ксендзов иногда оказывала сопротивление мероприятиям и распоряжениям представителям власти на острове. К таким лицам, которые безусловно пытались оказать влияние на нас ксендзов были Буяльский, Новицкий, Хомич. Были случаи, когда они отказывались работать вели анитсоветскую заядлую агитацию и пр.».

Священник Казимир Сивицкий: «Среди ксендзов были более тверды к сопротивлению властям это такие как Тройго, Хомич, Буяльский и Новицкий. Когда организовывалась подписка на заем, то они не подписались. Наше мнение выражал тогда кто-то из старост не помню Буяльский или Хомич».

Священник Викентий Дейнис: «В нашей группе ксендзов на о<строве>. интересы защищали ксендзы: Хомич, Буяльский, Тройго. Они были старостами группы. Они были посредниками между группой ксендзов и администрацией лагеря».

Заключенный Шалацкий: «…отличались своими а<нти>/с<оветскими> настроениями кс. Тройго, Новицкий, Хомич (их староста) и Буяльский».

Из других протоколов известно, что когда за отказы священников от работ составлялись акты, то после этого о. Хомич и о. Новицкий приходили к лагерному начальству и всегда удачно урегулировали  эти неприятности без административных взысканий для священников.

Однако главным было то, что о. Павел оставался стойким католиком и священником.

Ю.Д. Чужбинов (чекист): «…РОМАНОВСКАЯ меня просила устраивать ей свидания с ксендзами: ПРЖЕРЕМБЕЛЕМ, НОВИЦКИМ и ХОМИЧЕМ на предмет совершения тайной исповеди. <…> Из разговоров с ксендзами МАРКУШЕВСКИМ, ХОМИЧЕМ и САВИЦКИМ мне стало известно, что они, несмотря на строгое запрещение совершать какие бы то ни было религиозные обряды, ксендзовская коммуна все-таки это делала регулярно, т. к. имела постоянно в наличии как вино, облатки, так и необходимое облачение из батиста. По их рассказам эти предметы они получили в посылках с воли и когда на Анзере работали в ИСЧ САЗОНОВ и ДУРАКОВ, то последними эти вещи пропускались беспрепятственно. Когда же происходили у ксендзов в их помещении обыски, то всегда САЗОНОВ лично сам один ходил производить обыск на чердаке занимаемого ксендзами помещения, где хранились: вино, облатки, облачение и молитвенники и всегда заявлял обыскивающим, что ничего не нашел».

Заключенный Рымашевский: «Однажды Хомич сделал мне намек, что по складу моего характера с меня вышел бы хороший ксендз».

Самое подробное свидетельство оставил заключенный Каэтан Шикер: «Я работал в учетно-распределительной части Соловков в качестве контролера и по делам службы — вместе с врачебными комиссиями выезжал иногда на командировку «Троицкая», где находилась коммуна ксендзов. Кроме того я встречался с некоторыми ксендзами в Кремле, куда они приходили по вызову врача и по вызову из <нрзб.>. Прежде всего могу сказать, что главными руководителями коммуны ксендзов являются ксендзы: Новицкий, Тройго и Хомич. Они держали всех ксендзов в своих руках. Мне говорил Новицкий, что по программе, выработанной упомянутым советом ксендзов, происходили еженедельно общие собрания ксендзов и там велись диспуты и дебаты на религиозные темы, а также обсуждались организованно те или другие мероприятия сопротивления влиянию со стороны администрации. Когда присылали нового человека на командировку — созывали совет старейшин на тайное совещание (т. е. Хомич, Тройго и Новицкий) и там новый человек „прощупывался” путем соотв. вопросов. <…> Из связей ксендзов в Кремле мне известны: Панкевич Станислава Станиславовна, работающая в аптеке Кремля. Она получала письма от епископа Нэвэ из Москвы и их секретно передавала ксендзам. Кроме того она снабжала ксендзов изюмом, из которого ксендзы тайком у себя на командировке выделывали вино для тайных богослужений <…>. Кроме <того> ксендзы занимались тайком выделкой оплатков для причастия из белой муки. У них, по словам ксендза Новицкого, нашелся какой-то механик из их среды, который им смастерил машинку для выпечки оплатков. Таким образом <будучи> снабжены вином и оплатками — ксендзы служили ежедневно регулярно у себя на чердаке богослужения, начиная с 12 ч. ночи и до утра, с таким расчетом, чтобы все ксендзы могли обедню отслужить. Одним словом, коммуна была настоящим монастырем, организованным по всем правилам конспирации по римским канонам. Ксендзы завязали связи со многими католиками, находящимися на острове, дабы <нрзб.> «охранять этих людей от большевистского влияния». В Кремль приезжали кс. Хомич <и> Пржерембел, где они под видом больных ходили в госпиталь, а в действительности устраивали встречи с католиками, исповедывали их тайно, причащали и безусловно агитировали.».

Священникам, заключенным на Соловках, удалось передать на волю сведения о том, в каких условиях содержатся заключенные.

Заключенный Тысовский: «Я воспользовался случаем пребывания в Соловках гр-на Шикера, Генриха Каетановича; посетившего своего брата, заключ. Шикера Каетана Каетановича и прибавляя свою лепту в общий котел Коммуны, т.е. желая помочь ксендзам, по их поручению, в частности по поручению ленинградских ксендзов, т.е. Хомича, Матуляниса, Дейниса и проч., передал нелегально список всех находящихся в Соловках ксендзов, которых я знал и указывая их тяжелое матеряльное положение — просил передать список и мои просьбы ленинградским ксендзам, в том числе и аббату Амудрю. Я представлял себе эту помощь таким образом, что ксендзы, в том числе и Амудрю, путем соотв. отчислений из сумм, пожертвованных верующими — будут присылать соловецким ксендзам помощь».

Заключенный К. Шикер: «Мне известный один случай передачи сведений ксендзами представителям зарубежа нелегальным путем. В августе 1931 г. ко мне приезжал из Ленинграда на свидание мой брат Генрих Каетанович Шикер. К нему подошел клирик Тысовский и передел ему тайно список всех находящихся в Соловках ксендзов, а также и „замученных большевиками” как он выразился, т.е. умерших в Соловках.. Просил передать список французскому подданному, монаху-доминиканцу Амудрю, прож. в Ленинграде для дальнейшей отправки за границу и рассказа устно о тех переживаниях и страданиях, голоде и проч., которые ксендзы перенесли и переносят в настоящее время. „Нужно бить за границей тревогу и набат” — выразился Тысовский. <…> Что сделал со списком мой брат — я не знаю, но он заверил Тысовского, что все выполнит. Список ксендзов спрятал Шикер Г. К. в пустую фотокассету».

В июле 1932 г. было начато следствие по делу коммуны ксендзов на о. Анзер. Заключенные священники были арестованы. В общей сложности в качестве обвиняемых по делу проходило 35 заключенных, в большинстве — католических священников.

5 июля 1932 г. на о. Анзер о. Павел был арестован по групповому делу католического духовенства.[4] На допросе 14 июля он сказал, что выражает «недовольство к Соввласти по вопросам ее политики к религии и культам». В пункте протокола «По существу дела» записано: «С момента когда ксендзы стали жить вместе а в особенности на командировке Троицкая <…>[5] и тесно спаянной коммуной, создавшиеся условия сделали нас твердыми и непоколебимыми в своих религиозных убеждениях. В связи с ограничениями в некоторых религиозных потребностях (как например лишение права служить молебны) мы враждебно были настроены к Совесткой власти, что между собою высказывали. Из нашей среды всегда выделялся староста из более энергичных ксендзов и стойких который руководил бы нами и мог защитить наши интересы перед представителями власти. За последние году функции старшин выполняли самые стойкие ксендзы как то: Тройго, Слоскан, Буяльский и я. Нами ксендзами поддерживалась связь с внешним миром т. е. с советским материком и заграницей откуда получали материальную помощь. Из заграничных организаций мы были связаны с международным обществом Красного Креста, за последние годы оказывал в большой мере помощь польский Красный Крест. Я лично поддерживал связь примерно с 40 моими бывшими прихожанами в Л<енингра>де которые присылали мне посылки и денежные переводы. Большинство из этих лиц были членами религиозного братства св. Евхаристии, которого я состоял патроном в костеле святого Казимира на Ушаковской улице. Мои письма к прихожанам носили религиозно-агитационный характер который закалял их в вере и морально поддерживал. Я к ним обращался называя братьями и сестрами как к членам  братства и третьего ордена святого Францишка которого я также был руководителем при костеле святой Екатерины по распоряжению епископа Малецкого. В своих письмах я подчеркивал о том, что я доволен своею участью т. е. что бог меня отметил тем что переношу страдания укрепляя чувства верующих».

Католическое духовенство на этом следствии обвинялось «в создании антисоветской группировки, ведущей антисоветскую агитацию, тайно совершавшей богословские и религиозные обряды и осуществлявшей нелегальную связь с волей для передачи за границу сведений шпионского характера о положении католиков в СССР». Следствие ходатайствовало о необходимости его перевода «в распоряжение СО ПП ОГПУ ЛВО» как одного из «вожаков, которые слишком смело и дерзко руководили группой ксендзов». В Ленинграде о. Павел снова подвергался допросам и повторил сказанное раньше, добавив: «Относительно моей деятельности как ксендз<а> в самих Соловках (исповедь, причастие заключенным католикам) и вообще пропаганды католицизма я отказываюсь говорить. Это касается тайны исповеди. Никакой пропагандой не занимался. Я совершал на чердаке общежития нелегальные богослужения».

27 мая 1933 г. о. Павел был приговорен к одному году штрафного изолятора (ПП КОГПУ), а 22 июля вывезен в Ленинградскую тюрьму и в августе отправлен в лагерь в Комсомольск-на-Амуре.

Между тем сведения о содержании священников в лагерях — те, что были переданы с Соловков, и те, которые собирались у епископа Неве, — были переданы в Ватикан 20 декабря 1933 г. Сведения были объединены в два документа: «La lutte des Soviets contre l’Eglise Catholique» («Борьба Советов с Католической Церковью») и «Liste de prêtres catholiques en URSS (incomplète). Août 1933» («Список католических священников в СССР (неполный). Август 1933»). В списке упоминался о. Хомич: «Очень энергичный и отважный, весьма любимый священниками, сильная личность».

Во французской газете «Le Pays Porrentruy» 22 января 1934 г. появилась заметка (без подписи) «Les martyrs des Soviets» («Мученики Советов»), в которой, со ссылкой на варшавский источник, рассказывалось о том, как страдают в советских лагерях и тюрьмах католические священники, причем об о. Хомиче сказано, что из-за угроз, пыток, моральных страданий, которые воздействовали на его душу в течение стольких лет, его нервная система так расшаталась, что находится в плачевном состоянии. Поскольку тогда же, в январе 1934 г., епископ Т. Матуленис писал епископу Б. Слоскану о нервном расстройстве о. П. Хомича, информация «из Варшавы», по-видимому, исходила от него. В апреле того же года апостольский нунций в Варшаве вместе с письмом государственному секретарю Ватикана епископу Э. Пачелли о прибытии в Варшаву епископа Малецкого, освобожденного из ссылки в СССР, прислал список сосланных священников, где упомянут о. Хомич.

В августе 1935 г. о. Павел был возвращен в Соловецкий лагерь особого назначения, а 10 ноября 1936 г. — освобожден из лагеря с запрещением проживания в 12 крупнейших городах и пограничных областях. Есть сведения о том, что в 1937 г. (в марте) о. Хомич жил в ссылке в Уфе, где, возможно, встречался с о. Франциском Будрисом. Проживал в Костроме, позднее переехал в Калугу. Установил нелегальную связь с лениградками — францисканскими терциарками К.С. Калыгиной, А.Л. Игнатович, Е.Б. Орло и М.И. Кошко. Его доверенным лицом стала К.С. Калыгина, которая привозила о. Павлу деньги от о. Мишеля Флорана, апостольского администратора Ленинграда, служившего в единственном не закрытом властями храме Французской Божией Матери в Ковенском переулке. В августе 1939 г. о. Павел вернулся в Ленинград. Он надеялся, что «в Ленинграде — большом городе <…> будет легче устроиться жить и подготовить почву для получения возможности служить в костеле». О. Павел жил в разных квартирах францисканских терциарок (А.Л. Игнатович, Е.Б. Орло, М.И. Кошко, Т.В. Папшель, П.М. Урбанович, Я.А. Козаковой и др.) на нелегальном положении. Р. Стацевич вспоминала: «Нашу бабушку попросили пустить на квартиру приезжего ксендза по фамилии Хомич. Это было очень рискованно из-за доносов, но бабушка говорила: „Воля Божья — будь что будет”. Пару месяцев ксендз жил у нас, и каждое утро в 8 часов была служба. Приходили люди (обычно пожилые), но каждый день менялись, чтобы не было подозрения у посторонних лиц. Служба была такая же, как в костеле (вино, облатки и др.). Это все доставали где-то верующие пожилые люди. Мы с сестрой <Э. Стацевич. — Ред.> прислуживали ксендзу».

О. Павел поддерживал связь с о. Мишелем Флораном, которому, однако, сообщил о том, что живет в Ленинграде, только через полтора года после переезда. В июле 1941 г., перед высылкой из СССР, о. М. Флоран передал ему функции Апостольского администратора. На суде о. Павел описал это так: «В июле 1941 г., когда Флоран уезжал из Ленинграда, он через Орло передал Калыгиной, чтобы она зашла к нему. Калыгина поехала к Флорану, и он передал ей предложение на мое имя — принять у него администраторство, так как в случае прихода немцев в Ленинград придется легально служить и руководить богослужением. Когда Калыгина известила меня об этом предложении, я передал через Калыгину Флорану, что я согласен принять его функции и считаю, что в случае прихода немцев в Ленинград сумею стать на легальное положение и буду представлять римско-католическую церковь».

15 июля 1942 г. о. Павел был арестован в Ленинграде по доносу. Это было групповое дело католического духовенства и мирян — «Хомич и др.». В деле фигурируют сведения о «пораженческой пропаганде» и «антисоветских беседах», которые вели о. Павел и преданные ему прихожанки: «В беседе <…> я пытался доказывать, что в скором времени немцы возьмут Ленинград и, что с приходом их сюда будет лучше, я с КАЛЫГИНОЙ легализуем свое положение, немцы разрешат нам открыть костел, дадут мне и всем верующим свободно молиться…» (из протокола 13 августа 1942 г.). Очевидно, причиной таких взглядов был недостаток информации о военных действиях и надежда на то, что не отказавшиеся от веры немцы победят неверующих большевиков, уничтоживших Церковь в СССР. На судебном заседании 1 сентября о. Павел пояснял: «Мое отношение к войне СССР с Германией было таково. Я вообще антифашист и был за союз СССР с Англией и Америкой. Когда началась война СССР с Германией, я считал, что возможен приход немцев в Ленинград, и с их приходом я связывал свою надежду на то, что немцы разрешат свободу католической церкви и что я смогу открыть легально костел, и в этом смысле я желал прихода немцев в Ленинград, хотя вообще окончательной победы Гитлера над Россией я не желал».

В обвинительном заключении 26 августа говорилось, что о. Хомич «с августа 1939 года по момент ареста проживал в Ленинграде на нелегальном положении. Являясь враждебно-настроенным к ВКП(б) и Советской власти, организовал подпольный костел, вокруг которого совместно с нелегалкой КАЛЫГИНОЙ, группировал антисоветски настроенное католичество, среди которых систематически проводил антисоветскую пораженческую пропаганду, т. е. в пр. пр. ст. ст. 58-10 ч. II и 58-11 УК РСФСР. Вновным себя в предъявленном обвинении ХОМИЧ признал <…>».

На закрытом судебном заседании Военного трибунала войск НКВД СССР Ленинградского округа 1 сентября он показал: «Я — глубоко религиозный человек. При мне при всех моих переездах был чемодан с самым необходимым для свершения служения, и я, следуя нашему обычаю, при всякой возможности, проживая в Ленинграде, <...> устраивал богослужения, на которых присутствовали хозяйки тех квартир, где я проживал, а также <…> и другие. <…> Я был недоволен и высказывался против таких мероприятий cоветской власти, как отношение к церкви. Я был против национализации церковных земель и экспроприации церковной собственности, которую провела советская власть. <…> В 1930 г., будучи в ссылке, я в журнале „Безбожник” прочитал буллу папы римского, который объявил крестовый поход молитв — призыв ко всем верующим мира молиться за то, чтобы в СССР была признана свобода церкви. И я признаюсь, что был за этот поход».

1 сентября 1942 г. о. Хомич был приговорен к высшей мере уголовного наказания — расстрелу, без конфискации имущества, за отсутствием такового (ПП ВТ войск НКВД ЛО), и 10 сентября — расстрелян в Ленинграде.

О. Хомич был реабилитирован дважды: 4 августа 1989 г. — прокурором Архангельской области по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов», и 26 мая 1993 г. по ст. 3, пункт «а», и ст. 5, пункт «а» Закона РСФСП «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 г.