Камилла Николаевна Крушельницкая родилась 16(29) сентября 1892 г. в католической польской дворянской семье, в городе Барановичи в тогдашней Минской губ. (сейчас на территории Белоруссии).
Большую часть своей жизни Камилла провела в Москве. Окончила гимназию, а затем училась на историко-философском факультете в народном Университете им. Шанявского (2 года, слушала отдельные курсы), но не закончила его. Это было негосударственное высшее учебное заведение, открытым для всех желающих; для поступления туда не требовалось никаких документов и аттестатов, основной и единственной его целью было получение учащимися знаний, документы об окончании курса не выдавались.
У Камиллы были три старших брата и сестра. Камилла воспитывалась в духе польского патриотизма, любви к страдающей родине и ненависти к тем, кто разделил страну, мечтала, чтобы Польша стала независимой, приветствовала процесс ее освобождения. Надеялась на возрождение разделенной между тремя государствами Польши. Однако Октябрьская революция разъединила семью. Брат Иосиф стал членом партии большевиков и воевал на стороне революционеров. Камилла желала победы Польши во время советско-польской войны 1918-1920 гг. Но после ее окончания Камилла и трое ее братьев остались в Москве. Старшая сестра, Ядвига, стала монахиней в Польше.
После учебы Крушельницкая в 1913—1916 гг. работала в Москве заведующей архивом Общества заводчиков и фабрикантов, в 1916—1918 — заведующей отделом труда в Обществе взаимопомощи, затем в 1918—1920 в Калуге служила делопроизводителем в Кредитосоюзе,а вернувшись в Москву, с 1922 по 1930 г. была библиотекарем в Профсоюзе советских торговых служащих. С 1931 по 1933 г. она служила картотетчицей (счетоводом) в конторе «Стальсбыт».
Камилла, хотя и осталась в СССР, чувствовала себя католичкой и полькой, не вступила в партию большевиков, критически относилась к наступлению большевиков на веру и религию, к развалу хозяйства, наступившему вследствие действий новой власти. Также один из ее братьев, Иосиф, вернулся к вере.
Камилла, хотя видела гонения на религию и Церковь и знала, что по всей стране арестовывались священники и активные верующие, посещала в Москве храм св. Людовика, где католикам всех национальностей и обрядов служил епископ Пий Эжен Нёвё, имевший французское гражданство и потому оставшийся на свободе. В храме она познакомилась с оставшимися на свободе или вернувшиеся из ссылки членами Абрикосовской общины доминиканок-терциарок восточного обряда. От епископа Неве она могла получать религиозную литературу.
Камилла, как религиозный человек, имела у себя дома библиотечку — более ста книг на религиозные темы, часть из которых была молитвенниками. Она читала не только на русском и польском, но и на английском и французском языках. Крушельницкая давала читать книги своим знакомым и беседовала об их содержании. У нее на квартире однажды читался в присутствии нескольких подруг апокриф, созданный на рубеже XIX и XX вв., «Протоколы сионских мудрецов». Этот сборник текстов (на самом деле являющихся мистификацией), которые публикаторы декларировали как документы всемирного еврейского заговора о планах господства масонов, обсуждался у Крушельницкой в контексте событий, происходивших в СССР. Она делилась своим мнением с другими, читая также фантастический роман английского писателя R.H. Benson «Lord of the world» (1907) о стойкости католиков будущего в противостоянии коммунизму, сатиру американского писателя-фантаста D.M. Parry «The Scarlet Empire» (1906), направленую против социалистов, и французскую религиозную литературу.
Крушельницкая, трезво оценивала происходившее. Она видела, что в СССР отсутствовали гражданские свободы и были гонения на веру и верующих, что личность подавлялась. Главным критерием оценки событий в СССР и в мире для Крушельницкой было отношение государственной власти к Церкви.
Крушельницкая, как глубоко верующий человек, несмотря на опасность, продолжала свидетельствовать о вере. По просьбе еп. Неве она беседовала с молодыми людьми, искавшими истину, помогала им найти литературу и с этой целью переводила с французского данные епископом религиозные книги.
Апостольство Крушельницкой проявлялось в повседневной жизни, среди знакомых людей. Она приглашала к себе домой родственников, подруг и соседей, хотя это было опасно. Особенно близка была Крушельницкая со старшей подругой (род. в 1885 г.) Ольгой Фицнер, с которой познакомилась, когда Крушельницкой было 13 лет, и которая в зрелом возрасте присоединилась к Католической Церкви в восточном обряде. Крушельницкая дружила также с Софьей Эйсмонт (с. Филоменой), членом Абрикосовской общины, которая в 1924 г. вместе с м. Екатериной (Абрикосовой) и другими членами московской общины доминиканок III Ордена Св. Доминика была осуждена на 3 года ссылки, затем еще 2 года не имела права жить в 6 крупных городах СССР и вернулась в Москву только в 1931 г. Софья Эйсмонт хотя и была на свободе, но за всеми бывшими узниками следили, поэтому дружить с ней было опасно.
Среди знакомых Крушельницкой появилась молодая девушка, студентка Анна Бриллиантова, отец которой был репрессирован. Она металась между верой и атеизмом. Крушельницкая пыталась помочь ей понять, что именно и почему происходит в России под властью большевиков, и как к этому относятся католики, направить ее мысли в христианское русло.
В декабре 1932 г. Крушельницкая познакомилась с освобожденной из тюрьмы основательницей московской общины доминиканок-терциарок м. Екатериной (Абрикосовой). М. Екатерина, арестованная в 1923 г. и приговоренная к 10 годам лагеря как «руководительница» «Московской контрреволюционной организации», была в августе 1932 г. освобождена досрочно после хирургической операции по поводу рака. Ей было запрещено проживать в крупных городах, и она жила в Костроме, а в Москву приезжала для продолжения лечения, посещая при этом храм св. Людовика. Крушельницкая не могла не понимать, что встречи с таким человеком могут привести ее саму и всех, кто у нее собирался, к аресту. Тем не менее Крушельницкая несколько раз пригласила м. Екатерину на свою квартиру, чтобы она провела беседы с собиравшейся там молодежью. Всего таких встреч с Абрикосовой было три, в первый раз — в конце июня 1933 г. Софья Эйсмонт, прошедшая тюрьму и ссылку, упрекала Крушельницкую в неосторожности, но та и дальше проводила встречи.
Эти беседы оказались полезными и для Крушельницкой. Были поддержкой в вере и помогли коррекции ее взглядов на положение в стране.
Советская политическая полиция постоянно следила за еп. Неве, которого считала французским шпионом, выявляя все его контакты, поэтому обнаружение собраний на квартире Крушельницкой было лишь вопросом времени. ГПУ послало на такую встречу осведомителя, которым, вероятно, была одна из подруг Анны Бриллиантовой.
27 июля 1933 г. ГПУ провело обыск у Крушельницкой и арестовало ее. Была изъята переписка Крушельницкой и дневники. Крушельницкая болела и просила о медицинском освидетельствовании. Сведений об исполнении этой ее просьбы нет. Была помещена во внутренний изолятор ОГПУ, в Москве, на ул. Большая Лубянка.
Через день, 29 июля, Крушельницкая была допрошена о людях, бывавших у нее на квартире, с указанием их адресов и даже каких-то подробностей их биографии. Возможно, они изъяты из переписки и дневников. Однако, так как указаны только лица, бывавшие у Крушельницкой в 1933 г., возможно, что это лишь те люди, о которых знала доносчица. Следователю были известны некоторые фразы, прозвучавшие на встречах с м. Екатериной, и, возможно, Крушельницкая по ним вычислила, когда именно на встречах мог присутствовать доносчик. Относительно двух из посетительниц квартиры Крушельницкая настаивала, что они зашли случайно.
Кроме того, ее допрашивали по поводу найденной у нее при обыске брошюры «Протоколы сионских мудрецов». Крушельницкая не отказывалась от своих суждений о положении в СССР, связанном, в ее понимании, с гипотетическим захватом власти евреями.
7 августа Крушельницкую обвинили по статьям 58-10 и 58-11 УК РСФСР как активную участницу контр-революционной организации.
Крушельницкую допрашивали в течение нескольких месяцев. Следствие должно было подтверждению изначально созданной и давно уже опробованной в СССР схемы: заключенный принадлежал и активно участвовал в деятельности контрреволюционной организации. Организация должна была преследовать несколько стандартных в советской обвинительной практике целей — от восстановления в России конституционно-монархического строя (в данном случае — при помощи Ватикана) до покушения на Сталина.
Крушельницкая на допросах держалась стойко, открыто говорила о своих убеждениях — о том, что она полька-патриотка, что считает советскую систему неприемлемой из-за отсутствия гражданских свобод и невозможностиоткрыто исповедовать свою веру, а также о том, что Церковь подвергается преследованиям и «лучшие дети Церкви репрессируются». Желая защитить невиновных людей, Крушельницкая брала на себя «наиболее активную, руководящую роль» в несуществующей организации. Она обвиняла себя в том, что ее беседы отрицательно повлияли на молодую девушку, Анну Бриллиантову.
Крушельницкая категорически отметала все политические обвинения против еп. Неве. Она настаивала на том, что девушки-студентки обращались с религиозными вопросами к ней, а не к еп. Неве.
На основании допросов людей, знакомых Крушельницкой ГПУ «обнаружило» существование террористической организации, которая готовила покушение на Сталина. Главной «террористкой» была сделана молодая, нервная, с расшатанной психикой Анна Бриллиантова. После четырех дней и ночей непрерывных допросов она начала подписывать самые неправдоподобные и чудовищные «показания», в том числе — о подготовке покушения на жизнь Сталина. Бриллиантова называла Крушельницкую своей вдохновительницей в организации покушения.
Следователь добился обвинений на Крушельницкую также от других арестованных, в том числе от ее юной племянницы, Веры, 18-ти лет. Вера была знакома с сыном народного комиссара обороны СССР К.Е. Ворошилова, училась вместе с ним в техникуме и бывала у него на даче и в квартире в Кремле. Поэтому, пользуясь ее неопытностью и страхом, следствие навязало ей версию о том, что Крушельницкая и Бриллиантова хотели использовать ее для реализации своих планов и поэтому выспрашивали о расположении комнат в Кремле и дач Сталина и Ворошилова с целью совершения террористического акта.
На Бриллиантову продолжали давить, заставляя ее подписывать все более детализированные обвинения против Крушельницкой. Показаний о создании Крушельницкой молодежной группы и некой второй группы (состоявшей в основном из лиц пенсионного возраста) добились от ближайшей подруги Крушельницкой — О.Г. Фицнер. Впоследствии Фицнер отказалась от этих показаний, заявив при пересмотре дела в 1956 г., что подписывала протоколы, которые ей давал следователь, не читая. Однако под протоколом допроса Фицнер есть запись Крушельницкой о том, что она прочла его и со всем, что там написано, согласна. Она понимала, в каком состоянии находится ее подруга, и готова была взять вину на себя, согласившись с ее показаниями.
Крушельницкая была объявлена руководительницей молодежного подразделения (группы), которое готовило террористические акты против власти большевиков, в «контрреволюционной террористическо-монархической организации, ставившей своей задачей свержение в СССР Советской власти и установление монархического строя». Этой вымышленной организацией руководила якобы Абрикосова, финансировалась она якобы Комиссией Pro Russia при Конгрегации по делам Восточных Церквей, через еп. Неве.
Следствие длилось около полугода. Все это время Крушельницкая находилась в Лубянской тюрьме.
Наконец 19 февраля 1934 г. без суда, только по постановлению коллегии ОГПУ, Крушельницкая была приговорена по ст.ст. 58–8 (совершение террористических актов и участие в выполнении таких актов), 58–10 (пропаганда или агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву, ослаблению советской власти, а также распространение, изготовление или хранение литературы того же содержания, и определено как отягчающее обстоятельство использование религиозных предрассудков масс) и 58–11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных преступлений) УК РСФСР к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.
Лагерь
Крушельницкая не сразу была отправлена в лагерь. Какое-то время она, очевидно, провела в тюрьме, затем с 7 мая 1934 г. побывала по очереди в нескольких лагерных пунктах Ухтпечлага (Ухто-Печерских лагерей ОГПУ). Затем ее отправили в Соловецкий Лагерь Особого Назначения (СЛОН), бывший православный монастырь на островах Белого моря, ставший в советское время тюрьмой, печально известной тем, что там отрабатывались разнообразные методы воздействия на заключенных, ломки в них духа и совести. В 1930-е гг. приобретать «производственный опыт» туда приезжали немецкие специалисты — устроители фашистских концлагерей. Соловки были местом заключения любых инакомыслящих, в том числе католиков — и мирян, и довольно большого числа священников. В истории России монастыри, места молитвы и духовного подвига, иногда использовались в прошлом, как тюрьмы, а после Октябрьской революции многие из них были превращены в места заключения инакомыслящих.
Крушельницкую сочли трудоспособной и назначили библиотекарем. Она работала хорошо и, так как сверхурочные работы засчитывались в погашение срока заключения, перевыполняла план, к середине 1936 г. заработав себе снижение срока на 3 месяца 20 дней: первоначально срок заключения должен был закончиться 27 июля 1943 г., а 3 июня 1937 г. в учетно-статистической карточке появилась запись о том, что освобождение должно последовать 3 апреля 1943 г.
В лагере Крушельницкая осталась верна своим убеждениям, заслужив у лагерного начальства репутацию «католички-фанатички». Она еще больше укрепилась во мнении, что внутренняя политика СССР основана на лжи, большевики губят человеческие души, марксистско-ленинское учение неправильно и единственно правильный путь заключается в познании Бога и истины. При этом она трезво понимала, что коммунизм будет побеждать до той поры, пока люди не убедятся в гибельности этого строя для человеческой души. Крушельницкая под влиянием прочитанных «Протоколов сионских мудрецов» полагала, что за спиной коммунизма стоит и незаметно для него самого руководит им организация «Сионских мудрецов». Крушельницкая видела, что коммунистическая система, руководимая людьми, которые вдохновляются ненавистью к Богу и человеку, опасна для всего мира, поэтому надо ей противостоять.Единственной силой, которая может противостоять атеистическому коммунизму, Крушельницкая считала веру католиков.
Она в лагерных условиях поддерживала связи с заключенными католическими священниками,участвовала в тайных богослужениях, хотя это было запрещено. Старалась регулярно исповедоваться и получать наставления у священника, с которым познакомилась в лагере, о. Людвига Эрка.
Крушельницкая поддерживала связь с другими, заключеннымина Соловках и в других лагерях, католиками: со священником Антоном Ермоловичем, с Еленой Рожиной, Екатериной Цицуриной.
Поскольку Крушельницкая работала библиотекарем, то имела возможность продолжать апостольскую деятельность среди заключенных. Она делала это ответственно, чтобы человек полностью осознал свое решение и последствия присоединения к Церкви. Свидетельство Крушельницкой как католички было убедительным.
Одна из таких попыток спасти и обратить к вере человеческую душу привела к печальным для Крушельницкой последствиям. В лагере Крушельницкая познакомилась с заключенным мужчиной, к которому испытала симпатию, Игорем. Он оказался осведомителем НКВД, по кличке «Куранов». Скорее всего, он был подослан к ней лагерными властями. Он делал вид, что испытал «страшные» удары судьбы, разочарован в жизни, потерял веру в людей и едва имеет силы бороться с судьбой. Узнав о его мыслях и о том, что он неверующий, Крушельницкая сперва осторожно, а потом все смелее стала вести разговоры о Боге и Церкви в контексте ситуации в СССР. Этот человек притворялся, что постепенно, с трудом, преодолевая себя, поддается ее влиянию.
Крушельницкая, сочувствуя ему и пытаясь помочь прийти к вере, постепенно влюбилась в него, искала возможности встречаться с ним, несмотря на опасность, писала к нему письма, на которые он отвечал. Чтобы больше времени проводить с любимым, она перестала работать сверхурочно (со II квартала 1936 г.). По ее письмам видно, что незамужняя Крушельницкая, которой в то время было около 42 лет, надеялась выйти на свободу и еще быть полезной для людей. Доброта, любовь и вера в человека стали для ней ловушкой. Крушельницкая берегла свою любовь к Игорю и рассказала об своих отношениях с ним только нескольким людям — отцу Л. Эрку, которому исповедовалась, двум ближайшим подругам, с которыми общалась в лагере, и священнику о. А. Ярмоловичу, которого просила совершить обряд венчания.
Хотя другие заключенные старались открыть ей глаза, она считала, что они плохо говорят об Игоре, чтобы сделать ей больно. Она поверила его словам, что он пишет «книгу о Соловках», и даже придумала возможность опубликовать в будущем эту книгу за границей. Все, чем она жила, все свое понимание любви — понимание женщины и христианки, свой польский патриотизм и веру — она вкладывала в разговоры и письма к этому человеку. (Переписка между заключенными могла быть только тайной, с использованием разных способов конспирации.) Крушельницкая даже сочиняла своему Игорю стихи. Он притворялся влюбленным. Крушельницкая замечала, что он был «сумрачный», а значит страдающий, и это вызывало у нее сочувствие, она старалась помочь ему своей любовью, видя или желая видеть, что он «очень (в глубине души) хороший». Сама лагерная узница, она знала, что делает с человеком лагерь, однако не подозревала, что ее избранник может иметь совсем другие намерения.
17 марта 1935 г. Игорь предложил Крушельницкой сожительство, физическую близость, что для нее было совершенно неприемлемо. Она хотела, чтобы их любовь была благословлена церковным браком, освящена таинством, возвышена от уровня физической похоти. Такая твердость исходила из ее веры. Она не хотела даже думать о соединении, хотя очень страдала бы от этого, но он заверил ее, что обратился на путь добра. Она надеялась на помощь благодати Божьей в его обращении, на то, постепенно сможет помочь ему прийти ко Христу. Крушельницкая, хотя жизнь научила ее не доверять людям, была убеждена в искренности этого человека, в его устремленности к истине, а в конечном счете, к Богу, и естественным образом желала полного духовного и телесного единения со своим возлюбленным. Она думала, что сначала будет помогать ему духовно расти, потом они будут поддерживать друг друга, а потом уже он ее поведет, т. е. видела брак как совместный путь к святости. Она сожалела, что не сможет дать мужу своей молодости, но готова была отдать ему девственность, которую сберегла для него.
Крушельницкая понимала, что уже немолода, может не дождаться освобождения и что Игорь, освободившись раньше нее, может на свободе изменить свое отношение к ней и увлечься более молодой и красивой женщиной. (Крушельницкая была брюнетка с карими глазами, со впалыми щеками, худощавая, ниже среднего роста.) Она сознавала свой возраст, но не хотела скрывать его, считая это неестественным. Она заранее прощала своего избранника, но писала ему об этом до брака, давая ему возможность передумать, и предоставляла ему свободу, заявляя при этом, что она сама останется верной несмотря ни на что, потому что так учит ее вера. Для нее самой развода не существовало.
Крушельницкая была послушна своим наставникам-священникам и не желала жить без церковного брака. Она была готова отложить совершение бракосочетания, если бы отец Антон Ярмолович, сомневавшийся в Игоре, посоветовал повременить с этим.
Священник,у которого она раньше исповедовалась, о. Эрк, в то время находился на другом острове Соловецкого архипелага, и Крушельницкой приходилось с ним тайно переписываться. Он первоначально не советовал ей заключать этот брак, но согласился и дал ей свое благословение, убежденный чистотой ей любви и силой ей аргументов.
28 июня 1936 г., в нерабочее время суток, в помещении прачечной лагерного пункта Кремль, то есть на центральном острове Соловецкого архипелага, священник Антон Ярмолович тайно совершил обряд заключения брака между Крушельницкой и ее избранником в присутствии только двух свидетельниц — католичек Елены Рожиной и Екатерины Цицуриной.
После совершения церковного брака Крушельницкая подала заявление о совместном проживании с мужем в лагере.
Ей предстояло отбывать еще около 7 лет до окончания срока заключения, а Игорь должен был освободиться раньше, в конце 1937 г. Каждого из них в любой момент могли перевести с Соловков куда-нибудь в другое место. Поэтому Крушельницкая дала мужу адреса своих родственников и друзей, в том числе епископа Неве (которого уже не было в России, но она не знала об этом), где Игорь мог бы получить помощь и найти с ней связь. А он, осведомитель, все обстоятельства заключения брака, все полученные им адреса, вместе с составленной им характеристикой тайной апостольской работы католиков в лагере, вскоре после этого, до своего освобождения, передал лагерному начальству. Он был готов и впредь работать в таком направлении. Косвенно донос мужа Крушельницкой подтверждает крепость ее веры и твердость взглядов. Этого человека НКВД собирался использовать для внедрения в среду католиков в Москве, там, где указала ему Крушельницкая. Его дальнейшая судьба не выяснена.
Крушельницкая была готова, о чем писала избраннику, до самого конца оставаться истинной христианкой, верной дочерью Католической Церкви и патриоткой, прежде всего, небесного Отечества, а затем — земного отечества, Польши.
Мученичество
В конце 1937 и в начале 1938 г. НКВД проводил в СССР кампанию по уничтожению «врагов народа» (на основании оперативного приказа Наркома внутренних дел Н. Ежова № 00445 и сопутствующих приказов). В это же время Соловецкий лагерь готовили к ликвидации (его упраздняли и как место заключения). При этом должны были быть уничтожены наиболее активные заключенные, осужденные по ложным обвинениям за шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанческую и бандитскую деятельность, такие, которые и в тюрьмах продолжали сохранять свои убеждения и делиться ими с другими заключенными. Некоторых отправляли в другие места заключения, а тех, кого считали наиболее опасными для советской власти, переводили в организованную при лагере Соловецкую тюрьму. Крушельницкая оказалась там, потому что была осуждена за свою апостольскую деятельность среди заключенных лагеря. Очевидно, такой приговор был вынесен на основании доноса ее мужа.
Смертные приговоры выносили группы из трех человек, называемые «тройками». Справки на заключенных Соловецкой тюрьмы, подлежащих репрессированию, вместе с имеющимися на них в оперативной части тюрьмы делами направлялась начальством тюрьмы на рассмотрение Особой тройки Управления НКВД Ленинградской области (УНКВД ЛО), состоявшей из начальника УНКВД ЛО Л. Заковского, его заместителя В. Гарина и прокурора Ленинграда Б. Позерна, которая в результате вынесла постановление о расстреле большой группы (всего 1825) заключенных.
По этому постановлению Камилла Николаевна Крушельницкая 9 октября 1937 г. была приговорена к высшей мере наказания — расстрелу.
Смертные приговоры не были объявлены заключенным. Из смертников, которым было приказано взять все свои вещи, были сформированы этапы, чтобы эти люди думали, что их просто куда-то переводят. Смертники вывозились с Соловецкого архипелага на материк, в Карелию, и там расстреливались.
Этап, в который была включена Крушельницкая, был отправлен сначала по морю в Кемь, затем по железной дороге в Медвежьегорск в следственный изолятор (СИЗО) Белбалтлага. Оттуда осужденных вывозили партиями на машинах, связанными. В 16 км от Медвежьегорска, в урочище Сандормох, их расстреливал из револьвера в затылок исполнитель, командированный из Ленинградского НКВД, капитан М.Р. Матвеев. Крушельницкая была казнена в первый день проведения акции, 27 октября 1937 г., в числе 208 осужденных.
Слава мученичества
12 февраля 1957 г. Крушельницкая в связи с массовыми процессами реабилитации, которые проводились в СССР после смерти Сталина, была частично реабилитирована — только по ст. 58-8, а приговор по статьям 58-10, 11 был оставлен в силе.
До 1939 г. были уничтожены приходы Католической Церкви в СССР, разрушены все церковные структуры, убиты священники, расстреляны наиболее активные прихожане. О том, как они закончили жизнь, длительное время не было известно. Исполнители приговоров зачастую были ликвидированы вскоре после своих жертв. Даже те свидетели, кто помнил времена репрессий, говорить об этом не могли.
Память о Крушельницкой достоверно сохранили только сестры-доминиканки Абрикосовской общины, хотя и они не знали, где она погибла. В конце 1980-х гг. одна из сестер Абрикосовской общины — Филомена (Софья Эйсмонт), когда-то дружившая с Крушельницкой и посещавшая собрания на ее квартире, записала свои воспоминания, которые были напечатаны в 1999 г. в книге «“Возлюбив Бога и следуя за Ним…”: Гонения на русских католиков в СССР. По воспоминаниям и письмам монахинь-доминиканок Абрикосовской общины и материалам следственных дел 1923-1949 гг.». В них она рассказала о беседах у Крушельницкой и о знакомстве ее с м. Екатериной (Абрикосовой).
Когда архивные документы ГПУ—НКВД стали частично доступны, историки, особенно члены Общества «Мемориал» и санкт-петербургского Научно-информационного центра (сокращенно НИЦ) «Мемориал», занимающиеся сбором, хранением и публикацией документов о репрессиях в СССР, стали их исследовать, разыскивая также членов семей репрессированных. Таким исследователем является московский историк И.И. Осипова, на основании своих архивных разысканий в 1996 г. опубликовавшая книгу «В язвах своих сокрой меня…» о гонениях на Католическую Церковь в СССР. Там есть краткая справка о Крушельницкой. Она упоминается как присоединившаяся к Католической Церкви, что является ошибочным (мнение о переходе возникло в связи с тем, что следственное дело ГПУ касалось «русских католиков» (Абрикосовской общины)).
В середине 1990-х гг. сотрудникам санкт-петербургского НИЦ «Мемориал» удалось выяснить судьбу вывезенных на материк при ликвидации Соловецкого лагеря заключенных, в том числе католиков — священников и мирян. Были проведены исследования в архивах Москвы и Архангельска. В это время там были найдены не только документы по делу, где фигурировала Крушельницкая, и ее письма, но и ее фотография, отсканированное изображение которой затем затерялось в архиве НИЦ «Мемориал» и было вновь обнаружено только в 2009 г.
На основе архивных находок была выпущена брошюра И.А. Резниковой «Католики на Соловках» (1997), в которой напечатан текст документа, содержащего донос мужа Крушельницкой, и справка о ней, в которой она также ошибочно названа католичкой восточного обряда. В 1997 г. также были опубликованы сведения о смерти Крушельницкой: в России — книга «Мемориальное кладбище Сандормох 1937: 27 октября — 4 ноября», в которой рассказывается история ликвидации лагеря и описаны обстоятельства расстрела заключенных, а также приведены обработанные сотрудниками Научно-информационного центра «Мемориал» списки казненных, а на Украине в книге «Остання адреса: До 60-рiччя соловецкоi трагедii» были помещены фотокопии всех протоколов заседаний Особой тройки, которая вынесла смертый приговор Крушельницкой.
Первая достоверная краткая биография Камиллы Крушельницкой была помещена в «Книге Памяти. Мартирологе Католической Церкви в СССР», вышедшем в 2000 г. В это время в России действовала программа подготовки процесса беатификации католических новомучеников. В 2003 г. в газете «Свет Евангелия», печатном органе Архиепархии Божьей Матери, выходившем в Москве и распространявшемся по всем приходам России, появилась информация о причислении Камиллы Крушельницкой к группе кандидатов к прославлению.
Более полный, но несколько беллетризованный вариант биографии содержится в «Церковном календаре на 2003 г. …» (СПб., 2002).
Материалы о Камилле Крушельницкой содержатся на сайте Постулатуры: www.catholicmartyrs.org.
В 2004 г. был выпущен образок с молитвой о прославлении Рабы Божьей. На тот момент ее фотография еще не была найдена.
В 2006 г. группа прихожан одного из петербургских приходов дала свидетельство о том, что по молитве о заступничестве Камиллы Крушельницкой разрешилась тяжелая ситуация в одной семье.
